Русские на страницах мировой истории и культуры

Язык  советского  государства  к  60-е гг. ХХ  в.  оформился в самостоятельную знаковую  систему,  которая  обеспечивала  а)  коммуникацию  внутри  государства сетевого  типа;  б)  презентацию советской идеологии, представлявшей собой новую редакцию теории социализма,  которая  прошла  «испытание»  практикой  и  была адаптирована  к  обстоятельствам  советской  повседневной  жизни; в) модификацию тела программы «русский дух». 

Советский  лингвистический  перфоманс  представляет  собой лингвистическую практику освоения виртуальности. В нем происходит  замена мысленной  интерпретации  конструированием  синтаксических  конструкций – множеством  предложений,  посредством которых возможно осуществлять а) процедуру разрезания реальности и б) процедуру понимания мира в стержне языка другого.

Советский лингвистический  перфоманс  в  рассказах  60-х  гг.  В.  М.  Шукшина включает: а) бытийное описание социалистической действительности; б)  «объективную  оценку»  происходящих  событий  (текущей действительности);  в)  рефлексию  на  социалистический  образ  жизни;  д) построение русской народности из ее наклонностей. Бытийное описание социалистической действительности

Рассказ  Шукшина  –  это  модель  действия  Ума  в  изображении души. Шукшинский  рассказ  –  это  и  метод  воссоздания  истории  русского стиля мышления, и метод описания развертывания процесса «история русского  народа»  во  времени.

В. М. Шукшин в чем-то созвучен авторам 30-х, для которых значимо было  сопряжение  (своего  рода  диалектика)  традиционного  и  нового измерения  вещей  и  времени,  проникновение  в  великое  Целое  с помощью искусства, обретающее форму метода постижения мира.

Языковое творчество В. М. Шукшина открывает закон свободы России,  основывающийся  на ее созерцательности. Позитивный потенциал  созерцательности  России  видится  в  том,  что  она представляет  собой  технику  постижения  природы,  которая  состоит  в  универсализующем  движении  от  одного  внутреннего  содержания  к другому через введение  особого типа языка – языка иррациональных величин, представляющего иррациональные отношения.

Советский язык формирует ценностное мышление, осуществляя трансформацию  «внутренней  формы»  кириллической  графической системы – логики созерцания истины как составляющей мира, форм, или техники постижения красоты мысли, воплощенной в комбинации знаков.

Приоритетным  для  советского  языка  становится организационный  механизм, формирующий и  соединяющий  комплексы.  При  построении социалистического  государства  советский  язык,  как  можно  предположить, соединяет комплекс церковнославянского языка, замещенный системой  русского  языка  («Русская  Правда»,  XI  в.),  и  русский  язык конца  ХIX  в.  (синтез  живого  великорусского  языка  и  языка

критического  реализма,  вмещающего  язык  натуральной  школы).

Подобное соединение предполагает синтез бытийного и обыденного,  относящегося  к  миру  абстрактных  сущностей  и  к текущей, повседневной действительности. 

Синтез  вполне  возможен,  если,  руководствоваться  сентенцией Квинтилиана, касающейся того, что всякая речь, как и фигуры, зависит от мыслей и слов, делая акцент на ее завершающей части  и  «революционно»  ее  преобразуя:  от  слов  или  существования употребления  слов  в  определенных  условиях  взаимодействия  людей по  производству  общественных  отношений  и  общественной  (общей ли)  истины  зависят  обстоятельства  не  только  и  не  столько повседневной  жизни,  сколько  обстоятельства  абсолютной  вечности (будущее).  Посему  требуется  новый  и  необыкновенный  способ выражать мысли, который Квинтилианом определяется как фигура. 

Фигура,  по  утверждению  Квинтилиана,  есть  некоторый  оборот речи,  отступающий  от  общего  и  обыкновенного  образа  изъяснения мыслей.  Если  изменение  мыслей  и  выражений  можно  уподобить движениям тела, считает Квинтилиан, то фигурою следует назвать все то,  что  посредством  поэтического  или  риторического  оборота,  от простого  и  обыкновенного  образа  удаляется.  Именно  «удаление»  от факта  повседневной  реальности  посредством  риторического  оборота составляет  существо  бытийного  описания  социалистической  действительности.

«Это  было  грандиозно!  –  начала  писать  Леля.  –  Двенадцать человек,  вооружившись  топорами…»  Она  зачеркнула «вооружившись»,  подумала  и  выбросила  все  начало.  Написала  так: «Это была удивительная ночь! Двенадцать человек работали, ни разу не  передохнув…»  Подумала,  вырвала  лист  из  блокнота,  смяла  и бросила в реку. Начала снова: «Неповторимая, удивительная ночь! На отмели,  на  камнях,  горит  огромный  костер,  освещая  трепетным светом  большой  паром.  На  пароме  двенадцать  человек…»  Леля  и этот лист бросила в реку.

Леля  вырвала  из  блокнота  лист  и  написала: «Федор  Иванович! Виноват  во  всем  Анашкин.  Когда  он  был  председателем,  ему  были отпущены деньги на ремонт парома, но денежки эти куда-то сплыли. Я бы на вашем месте наказала Анашкина со всей строгостью. Л е л я   С е л е з н е в а»

Леля  свернула  листок  треугольником,  подписала:  «Секретарю РК КПСС тов. Дорофских Ф. И.», – и отдала треугольник одному из шоферов» («Леля Селезнева с факультета журналистики»).

Исходной  художественной  формой  для  В.  М.  Шукшина становится именно рассказ 30-х – этюд, набросок к роману, свободно заимствующему  способы  описания  событий  из  автобиографий, истории,  журналистики,  из  книг  о  путешествиях.

Рассказ  первых  лет  советской  власти,  считает  С.  Боровиков, экстравагантен по форме, в нем может быть немало заемного – от предреволюционных российских новаторов формы или увлечений  Западом.  Досада  на  форму  просвечивает  за  стилевыми поисками молодых прозаиков 20-х гг. В 30-е гг. ХХ в. рассказ отходит на  второй  план,  играя  порой  роль  этюда  к  роману;  это  уже  русский советский рассказ.

В рассказе В. М. Шукшина существо русского языка открывается в  качестве  рас-[с]-каза,  в  котором  представлен  рисунок  «события» языка и человека, «думающего самого себя» и являющего себя в языке и  через  язык  миру,  и  тем  самым  становящегося  поначалу  одним  из значений мира Форм, а со временем и самостоятельной формой Мира.

Методика «раскас» –  система авторских  подсказок по  употреблению языка,  собирающих  и  использующих  язык  вокруг  осуществления  их существа. Это методика, заставляющая «людей мыслить и волноваться своими мыслями и чувствами», оформилась как результат эволюции русского советского рассказа.

«Надо  делать  вещи,  достойные  времени,  –  отмечал  в  своем выступлении  на  I  съезде  писателей  Леонид  Леонов.  –  Это  так  же трудно,  как  на  огромном  лугу  очертить  контур  тени,  отброшенной грозовым облаком. Оно несется со скоростью, превышающей во много раз  медлительную  поступь  искусства.

Человек,  как полагал греческий философ Плотину, созерцает то, что душа показывает из мира  Форм  его  природе,  и  через  созерцание  он  сразу  приходит  к восприятию  красоты .  Душа  ощущает  мир  Форм  в  себе, поднимаясь до уровня чистого созерцания, свойственного Божественной мысли, способствуя «пребыванию человека» в Божественном уме, в Мысли, которая думает сама себя

Немецкий философ Мартин Хайдеггер утверждал, что путь  к  языку  нужно  прокладывать  через  «разбиение»:  а) «собрание  черт  той  разметки,  которая  прочерчивает  разомкнутое, открытое  пространство  языка»;  б)  «рисунок  области  языка,  строение того показывания, внутри которого, исходя из того, о  чем идет речь, размечены места говорящих и их речи, сказанного и его несказанного»

Предложение, которые строит  носитель языка, должны помогать ему пробегать некоторые последовательности актуальной бесконечности и наделять его формулами сцепления образов-впечатлений с графическими символами и формами артикуляции. При этом слово следует понимать  как  некую  пластичную  форму,  а  потому  приспосабливающуюся  к  контексту  существования  своего  содержания:  ментальные проекты  человека  прикрепляют  к  себе  определенные  содержания языка, формы которых при вербализации проекта вступают в коммутационные отношения (отношения установления связи)

К. С. Аксаков считал, что язык – это не столько собственно сам язык,  сколько  народ,  на  нем  говорящий;  это  –  живое,  живущее  в неразрывном  единстве  с  духом  и  мыслью  народа. Русский  язык дореволюционной  эпохи  был  удобным  способом  удерживать  мысль, поскольку слово, по утверждению К. С. Аксакова, давало чувствовать

мысль, его переступающую, будучи ею проникнуто.

Советский  язык,  идеологически  мотивированный  логикой  отраженного  отношения  между  двумя  товарами,  предполагал  овеществление структур  самосознания  и  реконструкцию  соборного  характера  национального самосознания.

Процесс познания, в соответствии с позицией К. С. Аксакова, проходит  путь  от  познания  образа  являющейся  человеку  природы  к выявлению внутреннего значения, а затем к синтезу имени и значения в  слове.  В  рассказах  60-70-х  гг.  В.  М.  Шукшина  процесс  познания мотивирован поиском «имени» – имени отношения индивида к себе, которое  определяется  границами  восприятия  и  преодолением  их  с помощью  знаньевого  потенциала  Другого,  для  человека  России бытующего в нем самом как «другое» сущего. 

Ряд  единиц,  в  которых  представлена  лингвистическая  реакция «ближнее видение»: 

Сфотографировать – обыграть.

«– Ну и проиграешь сейчас! Принципиально.

– Нет, зачем?.. Тут еще полно шансов сфотографировать меня,

–  снисходительно  сказал  Пашка.  –  Между  прочим,  у  меня  дамка.

Прошу ходить» («Классный водитель»).

Фотографировать – разбираться

«Пашка приготовился к самому худшему: сейчас она закричит, прибежит  ее  отец  и  будет  его  фотографировать.  Он  отошел  на всякий случай к окну» («Классный водитель»).

Аплодисменты устраивать – скандалить, ругаться

«Я влюблен, так. Это факт, а не реклама. И я одного только не понимаю:  чем  я  хуже  этого  инженера?  Если  на  то  пошло,  я  могу легко стать Героем Социалистического Труда. Надо только сказать мне об этом и все. Зачем же тут аплодисменты? Собирайся и поедем со мной. Будем жить в городе» («Классный водитель»).

За  фук  брать  –  наказать  за  нерасторопность  при  игре  в шахматы.

«– За фук берем? – спросил Пашка.

– Как это?

–За  то,  что  человек  прозевает,  когда  ему  надо  рубить,  берут пешку, – пояснила Настя»  («Классный водитель»).

Решку наводить – навести порядок, разобраться.

«– Там у нас строго за это, – пояснил Степан. – Там, если кого заметят, враз решку наведут…» («Степка»).

Полдюжины бабок как век не было на кону – оценка качества (точности) игры.

«Он рос вместе с другими ребятами, лазил по чужим огородам, играл в бабки – и как играл! – отставит один костыль, обопрется на него  левой  рукой,  нацелится  –  бац!  –  полдюжины  бабок  как  век  не было на кону» («Нечаянный выстрел»). 

Как  иглу  съел  –  характеристика  изменившегося  состояния  и поведения человека.

«Это из-за Глашки он. Полюбилась она ему, змея подколодная… Был парень как парень, а тут как иглу съел» («Нечаянный выстрел»).

Заполнять  вакуум  –  заниматься  чем-либо  в  свободное  от работы время.

«–  Отдохни,  Славка.  Давай  в  шахматы  сыграем.  Заполним вакуум, как говорит наш главный бухгалтер. Тоже пить бросил и не знает,  куда  деваться.  Не  знаю,  говорит,  чем  вакуум  заполнить» («Вянет, пропадает»).

Горшок об горшок – разойтись, потерять взаимопонимание.

«–  А  вот  пили-то,  –  поинтересовалась  мать,  –  жена-то,  как

же?

–  Жена-то?  –  Дядя  Володя  задумался  над  доской:  Славка неожиданно сделал каверзный ход. – Реагировала-то?

– Да. Реагировала-то.

–  Отрицательно,  как  еще.  Из-за  этого  и  разошлись,  можно сказать.  Вот  так,  Славка!  –  Дядя  Володя  вышел  из  трудного положения и был доволен. – Из-за этого и горшок об горшок у нас и получился.

– Как это? – не понял Cлавка.

–  Горшок  об  горшок-то?  –  Дядя  Володя  снисходительно улыбнулся. – Горшок об горшок – и кто дальше» («Вянет, пропадает»).

Бросить якорь  – остепениться, успокоиться. 

«…Встретив  на  другой  день  Кольку  губастого,  Матвей усмехнулся:

– Что, брат, доигрался?

Колька заулыбался… А улыбка у него – от уха до уха.

–  Все,  Матвей  Иваныч,  больше  не  буду  будить  вас  по  ночам. Конец. Бросил якорь» («Думы»).

Дать кругаля – пройти далеко от намеченной цели.

«В  избе  выяснилось:  это  не  Буланово,  а  зверосовхоз  «Маяк». Павел аж присвистнул.

– Какого кругаля дали!» («Капроновая елочка»).

Булгатить – волновать, беспокоить.

«–  «Маяк»  всю  ночь  говорит,  –  подтвердил  председатель,  но внимательно смотрел на фельдшера. – Кто вам дал право в три часа ночи булгатить село выстрелами?» («Даешь сердце!»)

Бурлачить – вести одинокий образ жизни.

«Женюсь.  Хватит  бурлачить.  –  Странно,  Витька  даже  и  не подумал, что поступает нехорошо в отношении невесты – куда-то идет  с  незнакомой  девушкой,  и  ему  хорошо  с  ней,  лучше  чем  с невестой, – интересней» («Материнское сердце»). 

Шизя  –  особое  психологическое  и  психическое  состояние человека

В  рассказах  В.  М.  Шукшина  константа  материалистической логики  самопознания  «вижу-себя-в-другом-видящем-себя-во-мне» преобразуется  в  сущностную  позицию  картезианского  познания: превратить  нечто  в  процессе  познания  в  «то-что-стало-видимым» Видимым в слове и через слово. 

 

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ

1.      Опираясь на текст лекции, ответьте на вопрос:

Что обеспечил язык  советского  государства,   к  60-е  гг.  ХХ  в.  оформившийся  в самостоятельную  знаковую  систему?

 

2.      Опираясь на текст лекции, ответьте на вопрос:

Что в себя включает в  рассказах  60-х  гг.  В.  М.  Шукшина советский лингвистический  перфоманс?

 

3.    Опираясь на текст лекции, ответьте на вопрос:

Как понимается рассказ в художественном творчестве Василия Макаровича Шукшина?

 

4.      Что Вы знаете о 60-х  гг.  ХХ  в.  в истории России?

 

5.      Творчество  каких писателей  было популярно в 60-70 гг. ХХ века в СССР?

 

6.      Какие особенности характеризуют советский кинематограф 60-70-ых гг. ХХ века?

 

7.      Подберите синонимы к фразеологическим единицам В.М. Шукшина, приведенным в лекции.

 

8.      Приведите примеры прямой речи, используемой в рассказах В.М. Шукшна.

 

9.      В тексте: «Женюсь.  Хватит  бурлачить.  –  Странно,  Витька  даже  и  не подумал, что поступает нехорошо в отношении невесты – куда-то идет  с  незнакомой  девушкой,  и  ему  хорошо  с  ней,  лучше  чем  с невестой, – интересней» («Материнское сердце»).  Выполните полный синтаксический разбор предложений данного фрагмента.